Снисхождение - Страница 80

Только минут через сорок мне удалось наконец облегченно вздохнуть, поняв, что вроде все, история закончена.

История о некоем происшествии, случившимся с дедом Торчем в годы его юности, рассказанная Хейгену в канализационных тоннелях города Эйгена (укороченная версия, без нравоучений и посторонних рассуждений пикси Торча о жизни, судьбе и благоустройстве мира)

Случилось это, стало быть, давно — давно, когда я был еще достаточно молод. Ну, что значит достаточно? Юный я был, но уже дело знал, пиксечки так и липли к моему хоботку. Впрочем, они и потом так поступали, чего скрывать? Что? А, да! Так вот — молод‑то я был молод, но уже жизни понюхал, понюхал. Да и то — детство у меня было трудное, мамки нету, папки нету, даже жилетки пестрой — и той не было. Любой хлыщ в Эйгене жилетку имел — я без нее ходил, так‑то. Зато душой закалился, лишения — они знаешь, как для молодых людей полезны — уууу! Вот к примеру, ты! Что? Да.

Рос я тут, в Эйгене и взрослел здесь же. Правил тогда Западом король Марк Третий, Златорукий, что нынешнему королю Федерику приходится двоюродным дедушкой. Как Анна? Анна? В самом деле? А Федерик? Вон как. А, ну ей он просто дедушка, папа, стало быть, её папы.

Хороший был король, но вот одно в нем было плохо — нашего брата он не любил. Мы тогда уже тут обитали, в канализации, но наверх лазали постоянно, не то, что сейчас. И вот получилось так, что я и еще двое моих приятелей оказали всему нашему местному сообществу дурную услугу. Не со зла, понятное дело, по молодости и глупости.

Так получилось, что обнесли мы дом одного вельможи. Вообще‑то мы, пикси, не воры. Не любим мы брать чужое. Выманить, словчить, или попросту обмануть — это про нас. А воровать — что нет, то нет. Но тут выбора не было. Очень уж моему дружку, Флавиану, одна пиксечка нравилась. Ну просто сил нет как. И он ей вроде тоже, и даже дело у них на лад шло, но тут она уперлась — 'отдамся тебе' — говорит — 'но только на синдском ковре. Так — и никак иначе'. Бывает у них такое — взбредет в голову какая дурь, и хоть о стенку бейся, но уже ничего не переиначишь.

А я с Флавием очень дружен был. Просто до крайности дружен. Да и родня мы были по отцовской линии. Что? Папки не было у меня, я сказал? Был, но недолго. Ну что, я тебе врать буду? То‑то! Годы мои уже не те.

Короче — ковер нужен, и не какой‑нибудь, а непременно синдский. Полазали мы по городу — есть ковры, но все не то. Но тут нам еще один наш дружок, Горрик, говорит, что знает он один дом, так там чего только нет! И орехи, и мебель резная, и ложки серебряные и ковров полно.

Слушай, это по делу, причем ближе некуда. Это важно. Это преамбула. Да, вот такие я слова знаю. Сиди и внимай.

Вот, сбил. А. Дом. Ну да. Вправду в нем ковер оказался, синдский, как на заказ. Здоровый, мягкий, пыльный, у меня потом еще дня два в хоботке свербило.

И еще там оказалось полно охраны, про которую Горрик не сказал. Сам‑то он с нами пошел, да пока мы по темным коридорам лазали, куда‑то делся. Я уж потом смекнул — куда, а тогда о чем‑то плохом и помыслить не мог.

Короче — прихватили нас почти у выхода, арбалеты наставили и велят руки в гору поднимать. Какую гору, о чем они толковали — я до сих пор не знаю. Откуда в доме горы? Тут Флавиан ковер бросил и кричит мне 'Сматываемся, Торч' — и наверх полетел, к люстре. Его в воздухе и убили, сразу тремя болтами срезали. Ему бы вбок уйти, в темноту, под лестницу, а он прямо вверх рванул…

А мне вот он жизнь, выходит, спас. Пока эти дуболомы его расстреливали, я как раз успел в темноту скользнуть и за портьерами спрятаться. Туда никто не заглянул, хоть и хорошо искали. Посидел, посидел, пока не улеглось и через кухню оттуда ноги унес.

Наутро выясняется, что оказывается, пока мы с Флавианом ковер перли, Горрик управляющему домом глотку перерезал и добрался до хозяйского сейфа, так‑то. И теперь вся стража Эйгена меня ищет, так что лучше всего мне из города мотать незамедлительно. А с Горриком и без меня разберутся, это я могу быть уверен. Мы хоть и не в белом ходим, но смертоубийства не уважаем. Не наши это методы. Чуждые они нам. А уж коли свой своего предал или подставил — так это и вовсе самое страшное преступление для пикси. Такое не прощают никогда, хоть бы даже и через сто лет.

Забегая вперед, скажу — разобрались с этим говнюком. Он тоже тогда из Эйгена слинял, паскудник, причем куда раньше, чем я. Но нашли его, аж в Мейконге нашли. Ну, и… Ты понял.

Вот только это потом было, а в тот момент я сам себе не завидовал. В городе оставаться нельзя, а куда идти — непонятно. И главное — момент неудачный какой я выбрал. На Восток, в Селгар не сунешься, там наши местным купцам эликсир жизни только — только впарили. Нет, не вечной, а просто долгой. Очень он жизнь продлевал. Слушай, что значит — аферисты? У человека знаешь сколько всякой гадости в теле оседает? И если ее своевременно не вывести, то он будет болеть, а после непременно умрет. А вот если вывести, естественным путем, понятное дело, то жизни ого — го как прибавится, а самый естественный путь, он ведет в туалет. Так что все без обмана. Жалко, купцы этого не оценили. Точнее — оценили, но не так, как надо.

На юг я сам не хотел, там из нас чучела делают, а на Севере холодно и народ очень недружелюбный живет.

А после еще мой портрет везде на стенах развешали и в сопредельные державы разослали, изуверы такие. Так что мне только в глухие места осталось забиться. Вот я и забился, да в такое, что никто туда забрести не мог, даже случайно. Куда? На самую границу плато Фоим, за которым лежит Грускат, исконные орочьи владения. Кто туда пойдет доброй волей? Да никто.